— Мы можем ненавидеть насилие, но те, кто живет у границы или на побережье, вынуждены учить своих детей сражаться, как только они вырастают достаточно, чтобы держать оружие, — сказал Саабан.
— Значит, не только жизнь в Скале сделала из Серегила такого прекрасного бойца? Кита фыркнул.
— Да он происходит из семьи отличных фехтовальщиков: ими были и его отец, и дядя, и дед.
— Так же бывает и у нас, — сказал сержант Бракнил, который уже давно прислушивался к разговору.
— Я смотрел, как упражняются твои скаланцы, — ответил ему Кита. — Лучше сражаться на той же стороне, что и вы, чем быть вашим противником.
— Нам следовало бы устроить показательный бой для вашей лиасидра, — пошутил Алек. — Может быть, это побудило бы их оказать нам помощь.
— Результат голосования не будет особенно зависеть от состояния дел в Скале, — предупредил его Саабан.
— А как насчет того, что случилось с Клиа и Торсином? Я думал, что причинить вред гостю — ужасное преступление, особенно в Сарикали.
— Так и есть, однако тут дело в атуи, примерно так же, как когда Серегил совершил свой ужасный проступок. Боктерсу исключили из лиасидра до тех пор, пока не закончился суд и требования тетсага не были удовлетворены,
— то же самое произойдет теперь с Хаманом.
— Тогда только из уважения к руиауро было принято такое мягкое решение,
— сказал Кита.
— Руиауро? — Алек с изумлением взглянул на своих собеседников.
Саабан переглянулся с Китой.
— Именно. Значит, Серегил не рассказывал тебе, что произошло?
— Только в общих чертах, — смущенно ответил Алек. — Он говорил, что лиасидра сохранила ему жизнь после того, как его допросили руиауро.
— От казни Серегила спасли руиауро, а не лиасидра, — объяснил Саабан. — Его вина была несомненна, и хаманцы требовали, чтобы он получил две чаши, несмотря на его молодость. Корити-Солун не опротестовал приговор. Однако прежде чем его привели в исполнение, вмешались руиауро. Серегил провел в Нхамахате три дня. В конце концов именно руиауро предложили изгнать его. Отсюда его отвезли прямо в Вирессу и отправили в Скалу.
— Три дня? — Алек вспомнил, каким угнетенным был Серегил в ту ночь, когда их позвали к себе руиауро. — Что они с ним делали?
— Этого никто точно не знает, но я встречал его, когда он покинул Нхамахат, — ответил Кита, внезапно помрачнев. — Он не смотрел на нас, ни с кем не разговаривал. Путь в Вирессу занял больше недели, и за все это время он едва произнес хоть слово. В единственный раз, когда мне удалось оказаться с ним наедине, он сказал, что предпочел бы, чтобы руиауро его убили.
— Некоторые считают, что они забрали часть его кхи, — пробормотал Саабан.
— Думаю, это сделал Илар, — сказал Алек. — Но ты говоришь, что случившееся теперь чем-то схоже с теми событиями?
— В определенном смысле, — ответил старший из боктерсийцев. — Как родственница Коррута-и-Гламисна, Клиа может требовать тетсага. А тем временем клан, оказавшийся под подозрением, будет отстранен от голосования.
— А если вина не будет доказана? Саабан развел руками.
— Тогда нельзя требовать тетсага. Что вы собираетесь делать, если мы ничего не найдем в лесу?
— Думаю, мы займемся теми, у кого было больше всего оснований желать Клиа зла. Как мне кажется, на первом месте окажутся вирессийцы, поскольку в случае ее успеха они больше всего теряют. Еще, конечно, остаются катмийцы, которые ненавидят нас, потому что мы тирфэйе, чужаки.
Саабан задумался.
— В этом есть смысл, однако вы рассуждаете, как тирфэйе. Преступление же совершил ауренфэйе, и причины могут быть совсем не те, которые вы ожидаете обнаружить.
— Ты хочешь сказать, что я еще не научился думать, как ауренфэйе?
— Поскольку ты таковым не являешься, сомневаюсь, чтобы тебе это удалось, как не удалось бы мне думать так же, как думал убийца. Убить другого человека — безумие. Как может кто-то думать, как безумец, если только он не безумен сам?
Алек улыбнулся.
— Серегил говорит, что ауренфэйе не обладают талантом убивать. Там, откуда я родом, это дается гораздо легче — и думать об убийстве, и совершать его.
Когда всадники добрались до лужайки, там все оставалось так, как было накануне. Зола на кострищах оказалась влажной от росы, мухи лениво жужжали над грудами потрохов там, где охотники разделывали добычу.
Алеку удалось найти следы Клиа у образованных ручьем заводей.
— Вот здесь я и увидел их с Эмиэлем, — сказал он Саабану, приведя того на место происшествия.
Боктерсиец перекинул тунику Клиа через плечо и начал беззвучный речитатив.
В той заводи, у которой Алек нашел принцессу, ничего не оказалось. Однако, отойдя немного вниз по течению, Саабан вдруг остановился, опустил руку в воду и вытащил намокший кошель с наконечниками стрел. К завязке его оказалась прикреплена пластинка с гербом скаланского царского дома.
— Это точно вещичка Клиа, — сказал Алек, осмотрев находку. — Должно быть, кошель выпал во время борьбы.
Саабан сжал кошель в руке и сосредоточился, потом заговорил высоким напевным голосом:
— Да. Ноги ее подогнулись, и принцесса упала лицом в воду. Ее веки стали тяжелыми и непослушными.
— Эмиэль? — с надеждой спросил Алек. Саабан покачал головой.
— Мне очень жаль, но на кошеле след лишь кхи принцессы, Алек.
Они обшаривали все вокруг еще в течение часа, но не нашли ничего, кроме нескольких оторванных пуговиц и скаланского амулета. Добравшись до опушки леса на краю лужайки, Алек оглянулся и увидел, как Саабан на другом конце поляны устало потирает лоб. Боктерсиец не жаловался, но Алек подумал о том, что даже ауренфэйе магия дается нелегко.